Архив «Гласности»

Из № 323 28.02.2006. ПАРТИЮ И СТРАНУ РАЗРУШАЛИ СВЕРХУ И ИЗ-ЗА РУБЕЖА

20 февраля 2006 года похоронили Валерия Ивановича Болдина — основателя нашей газеты. Весной 1990 года, когда почти вся советская, партийная пресса превратилась в антисоветскую и антипартийную, он, выполняя поручение ЦК КПСС, создал «Гласность». Новое издание было призвано противостоять неуправляемому к тому времени хору «демократических» органов печати, вроде «Известий», «Московских новостей», «Огонька» и им подобных, выражать и отстаивать точку зрения партии.

Валерий Иванович занимал тогда должность заведующего Общим отделом ЦК.

В августовские дни 1991 года вместе с участниками ГКЧП он был арестован и заключён в тюрьму, где написал книгу о перерождении и предательстве Горбачёва - «Крушение пьедестала». По информативности, глубине и точности оценок она не имет себе равных во всей литературе, описывающей разрушение партии и Советского государства в период «перестройки» 1985-1990 годов.

Своё 70-летие Валерий Иванович отметил выпуском новой яркой книги — «Красный закат», с документальной точностью описывающей смерть Сталина и последовавшие за ней события.

Он о многом ещё хотел написать — его осведомлённость о политической истории конца ХХ века была уникальной. Не успел...

Публикуемая беседа записана незадолго до кончины В.И. Болдина.

Ю.Изюмов

Всё, что связано с развалом КПСС и СССР, представляет непреходящий интерес. В «Крушении пьедестала» показана роль в этой мировой катастрофе четы Горбачёвых. Правда истории требует сказать и о членах Политбюро, несущих за неё ответственность.

Готовясь к исполнению своих замыслов, Горбачёв освободился от членов Политбюро, которые работали в нём в прошлом. Сначала путём передвижек, а затем чохом — «по возрасту». Вместо них пришли новые, как правило, не имеющие политического и государственного опыта. Для них Горбачёв был светом в окошке, перед ним они робели.

Вот Ивашко. Преподаватель вуза, выдвинутый на партийную работу на Украине. Системы этой работы он не знал, а его сделали вторым секретарём ЦК. Я помню, как Ивашко вёл заседания секретариата ЦК. Преподавательские навыки были у него в крови. Начинал всегда с обстановки в стране. Долго о ней рассказывал людям, которые всё знали лучше него. Что-то вроде лекции минут на 40. Встречаться же с ним по деловым вопросам было неинтересно, так как он их не мог решать. Скажем, приходим мы с управделами ЦК Кручиной по поводу строительства важного объекта. А он ничего не может решить.

У Медведева опыта партийной работы было чуть побольше, он когда-то трудился в агитпропе, но это же не политический деятель.

Вообще надо сказать, что и у самого Горбачёва не было масштаба, и, тем более у тех, кого он подбирал. Ему нужны были главным образом послушные люди, которые тянулись за ним. Тот же самый Медведев стал у него потом то ли помощником, то ли советником. А в Политбюро он только поддакивал. Значит, его такое положение устраивало. Если б не так, ушёл бы на самостоятельную работу — ведь он учёный-экономист, мог возглавить крупный вуз, любую областную партийную организацию. Но Медведеву хотелось быть наверху, и получилось повторение Ивашко.

У Слюнькова опыта было побольше, но характер ещё слабее.

Лигачёва Горбачёв готовился вывести из состава Политбюро. Об этом говорит то, что Гдлян обрушился тогда на Лигачёва с обвинением во взятках, и Горбачёв не стал его защищать.

— И это после того, как Лигачёв сделал за него всю грязную работу? Выбил из ЦК проверенных, верных делу партии людей, заменил большинство опытных секретарей ЦК компартий союзных республик, обкомов, горкомов новичками. По сути разрушил преемственность руководства местными организациями. Одно исключение из ЦК ста наиболее авторитетных партийцев чего стоит!

— Ну, это-то спланировал и провёл Горбачёв, хотя Лигачёв всё знал и всему содействовал. Главное — Лигачёв всё сделал, чтобы Горбачёв стал Горбачёвым. В его выдвижении генеральным секретарём роль Лигачёва была ведущая. Он знал руководящие кадры, со всеми беседовал перед пленумом ЦК. Доколе, говорил, мы будем на главный пост в партии избирать престарелых? И преуспел.

Хотя основное сделал Громыко, с которым была договорённость: он получит должность председателя Президиума Верховного Совета СССР при условии поддержки Горбачёва. И Громыко согласился, хотя всегда был против этой фигуры. Против были и Гришин, и Романов, и Тихонов. Тихонов особенно, он боролся до конца. По-моему, и Воротников Горбачёва не очень поддерживал.

— А Рыжков?

— Рыжков очень зависел от Горбачёва, поэтому придерживался нейтральной позиции. Договаривался с Громыко Яковлев через его сына, которому было обещано избрание в Академию наук. Активную роль играл Лигачёв.

— Я слышал, что в этой комбинации участвовал и Примаков.

— Не знаю. Во всяком случае у него хватает ума сейчас это не афишировать. Я считаю Примакова человеком положительным, очень грамотным и тонким. Жаль, что в своё время он отказался баллотироваться в президенты. Думаю, его избрали бы, и он мог привнести много разумного и в политику, и в экономику.

Таких людей Горбачёв в свою команду не брал. Кого же он привёл в Политбюро?

Вот Лучинский. Знаю его давно. Как человек он, наверное, неплохой, но тоже ведь не политик, не умудрён опытом серьёзной работы. Весьма непосредственный, даже, я бы сказал, невоздержанный в своих решениях. Это плохо для должности такого уровня. Поэтому авторитета в политбюро он не имел.

Дзасохов. Очень гибкий, внешне ласковый, умеющий «обволакивать» других. И тоже без политического опыта, без твёрдого характера. Если бы у него такой характер был, он по-другому вёл бы себя в связи с ГКЧП. Не крутился, не юлил, а занял бы определенную позицию. Сказал бы нам: «Я возражаю, я буду против и советую, пока вы не зашли слишком далеко, отказаться от этого дела.»

— Хотелось бы услышать более детально, как горбачёвцам удалось выбить из ЦК ту сотню.

— Это была хитроумно задуманная операция. Выделили несколько авторитетных членов ЦК и поручили им её начало. В частности, секретарю ЦК Зимянину. С ним провели беседу о необходимости омоложения руководства, заверили, что в материальном отношении никто ничего не потеряет и попросили призвать всех возрастных коллег освободить место для молодых. Перед пленумом аналогичные беседы провели и с другими кандидатами на выведение из состава ЦК.

Горбачёв собрал эту сотню, выступил сам. Потом выступили Зимянин, ещё два-три человека. Все говорили, что если мы желаем добра партии, то должны сделать решительный шаг.

Встреча закончилась в молчании. Когда же дело дошло до подписания прошений об отставке, Горбачёв столкнулся с трудностями. Большинство не хотело подписывать оглашённое на встрече с ним письмо о коллективной отставке. Подумав, члены ЦК поняли, на что их толкают. Но на них было оказано такое давление, что пришлось согласиться.

— Отставные цековцы рассказывали мне, что сделать это их заставил Лигачёв.

— В общем были получены все подписи, кроме Славского, и неугодную руководству сотню «стариков» вывели из его состава. Как можно это оценить? С одной стороны, ушли или пенсионеры, или люди, ещё работающие, но находящиеся в возрасте, когда пора, как говорится, сушить вёсла. Открылись вакансии для более молодых, особенно в крайкомах и обкомах. Но что произошло дальше? ЦК к тому времени потерял рычаги влияния на положение в стране и партии.

Новых руководителей выбирали из нескольких кандидатур, и совсем не тех, кого хотели бы в Москве. В результате ЦК пополнился людьми мало подготовленными, но часто весьма нахрапистыми. На первом же пленуме они здорово поддали Горбачёву. Говорили о неверии ему, об ошибочности его линии. «Валерий, — сказал он, когда мы остались наедине, — кого же мы с тобой набрали?»

Горбачёв тогда придумал вот что. Перед пленумами он стал устраивать совещания членов ЦК, где просил всех высказаться совершенно откровенно: мол, на пленуме время ограничено, выступить смогут не все. А для меня очень важно ваше мнение. Люди выступали и Горбачёву навешивали подзатыльники по поводу его политики и практической работы. Он это слушал и иногда даже просил повторить. Оратор, допустим, как-то его обзывал, Горбачёв его переспрашивал: «Помедленнее пожалуйста, как вы сказали?»

Таких выступлений было 30-40, сидели до ночи.

На другой день пленум. Эти уже всё сказали, больше слова не берут. Горбачёв призывает к активности, и тогда выступают те, кто радует его душу словами о поддержке.

— Горбачёв сам до этого додумался или ему кто-то подсказал?

— Сам он вряд ли мог додуматься при всей его небесхитростности. Думаю, кто-то ему в уши надул.

Два пленума прошли таким образом, а в третий раз на совещании уже желающих высказаться не оказалось.

Самое удивительное. Что молчали члены Политбюро. Прекрасно видели: идёт жульничество, но молчали. И не только в этом случае. После принятия постановлений на Политбюро они оформлялись протоколами. Горбачёв вместе со всеми голосовал «за». Но когда я отправлял ему документ на подпись, он начинал его править, как считал нужным. И никто из членов Политбюро ни разу не возразил: как же так, товарищи, мы принимали одно постановление, а вышло совсем другое. Горбачёв их таким образом унижал, показывая, что он мэтр, а они статисты.

Нередко изменения вносились до оформления протокола. Он мне звонил и говорил: «Сегодня приняли такое-то решение, но мы с Раисой Максимовной прогуливались, и возникла новая мысль...» И указывал, что и как надо переделать.

Кстати, я хочу сказать, что Раиса Максимовна была умным и достаточно прозорливым человеком, хотя с присущими женщинам особенностями характера. Она полностью овладела Горбачёвым. И потом была пограмотнее. Философ, кандидат наук, из большой культурной семьи.

— Она была больше просоветски и прокоммунистически настроена, чем Горбачёв?

— Раиса Максимовна никогда ни слова не сказала против Советской власти и коммунизма. И поначалу яростно защищала марксизм-ленинизм, старалась вставить в горбачёвские выступления выдержки из сочинений Маркса, Энгельса, Ленина. Отстаивала то, чему училась и чему верила. Впоследствии у неё это рвение прошло, она перестала выступать в защиту социализма и говорила больше не о партийных, а о президентских делах.

Президентство было нужно Горбачёву только для одного. Будучи генсеком, он всё время ездил за границу, встречался там с главами государств, а сам не имел такого статуса, что вносило определённые неудобства. Вот он и стал президентом.

Так поступали и его предшественники. Хрущев был и генеральным секретарём, и председателем Совета Министров, Брежнев — председателем Президиума Верховного Совета. Даже Андропов это сделал. Хотя мне непонятно зачем: он никуда не ездил, ни с кем не встречался.

— Не будем забывать, что именно Андропов выдвинул Горбачёва, Ельцина, Яковлева, Лигачёва...

— Я бы так однозначно об этом не говорил. Возьмём Горбачёва. Когда Кулаков ушёл из Ставрополья в ЦК, он оставил после себя Ефремова. Умирает, а на самом деле застрелился или был застрелен Кулаков. На его место пришёл Ефремов, а первым секретарём Ставропольского крайкома рекомендовал Горбачёва. В разговоре с Брежневым он его очень хорошо охарактеризовал, так что Горбачёв уже был у генсека на слуху. И Кулаков, когда спрашивали, хорошо отзывался, хотя на самом деле был о нём отвратного мнения. Во всяком случае так говорили помощники Кулакова, которые потом работали у Брежнева.

Горбачёв, как тогда говорили, был «курортным секретарём», он много общался со всеми руководителями, которые лечились на минводах. Это и Черненко, и Андропов, и Суслов, и Устинов, и Кириленко, и многие другие. На вакансию секретаря по сельскому хозяйству он в их глазах был подходящей кандидатурой. Выдвигался также и Моргун.

Перед очередным пленумом Брежнев позвонил Черненко: «Ты хотел показать мне нового секретаря по сельскому хозяйству — вези его ко мне на дачу». Стали искать Горбачёва, который ещё накануне приехал в Москву. В гостинице его нет, где — никто не знает. Спросили у шофёра. Тот ответил, что отвозил Горбачёва к Марату Грамову (работнику ЦК, тоже ставропольцу). Там его и нашли, уже несколько «освежившимся», и доставили к Брежневу. И вопрос был решён. Моргуна так и не вызывали: видимо, Черненко, часто лечившийся на курортах Ставропольского края, благоволил к Горбачёву.

Вскоре был назначен пленум ЦК по сельскому хозяйству. Доклад готовили две группы — помощника генсека Голикова (я в ней принимал участие) и Горбачёва — Карлова (зав. сельхозотделом ЦК). Оба варианта принесли Брежневу. Он спрашивает:

— Какой короче?

— Горбачёва.

— С него и начнём.

Прослушал: «Пойдёт».

Так Горбачёв укрепил своё положение.

После избрания в Политбюро Горбачёв стал искать себе помощника. В сельхозотделе порекомендовали меня: пишет, вопрос знает (В.А.Болдин окончил Тимирязевскую академию. — Ред.), человек острый. Дело в том, что незадолго до этого я добился снятия первого секретаря Тамбовского обкома. В период, когда шла кампания за крупные сельхозпредприятия, он решил перешагнуть всех и создал животноводческий комплекс на три тысячи коров. Им надо было столько кормов, в том числе и грубых, что весь район, где находился комплекс, если бы все земли полностью пустить под кормовые культуры, не мог его обеспечить. Переработка молока, вывоз навоза тоже стали неразрешимыми проблемами. Не могли найти и подходящих коров, так как для таких комплексов они подбираются примерно равной продуктивности. Мои сотрудники (В.И. тогда работал членом редколлегии «Правды». — Ред.) всё это описали, и тут началось мощное давление, сначала на меня, потом, когда я не поддался, на Афанасьева, главного редактора «Правды». Звонил даже Кулаков. Тот приглашает меня.

— Что будем делать?

— Надо печатать.

Ещё раз досконально проверили каждый факт, каждую цифру и, чтоб избежать вмешательства ЦК, решили печатать в ночь с воскресенья на понедельник, когда там кабинеты пусты. Так и сделали.

В понедельник вышла газета со статьёй по Тамбовской области, во вторник — заседание секретариата ЦК. И там началось! Суслов говорит: «если это правда, для чего мы держим такого секретаря?» И его быстренько убрали.

Меня никогда ничего не останавливало. И когда надо было ехать в Форос к Горбачёву, чтоб остановить подписание «союзного договора», я поехал, хотя другие члены ГКЧП говорили, чтоб не ездил. «Нет, отвечаю, я должен ему сказать то, что думаю. Речь идёт о слишком серьёзных вещах, решается судьба Советского Союза, и вы мне не мешайте». Хотя понимал. Что дело может кончиться плохо. Но понимал также и то, что если новый договор будет подписан, Советский Союз перестанет существовать. Восемь республик сразу не хотели подписывать. Его не обсуждали ни в Верховном Совете, ни на Президиуме Верховного Совета. Содержание его никто не знал, хотя такой документ должен был быть опубликован, обсуждаться, выноситься на референдум.

— Кто написал текст договора?

— В основном Шахназаров, Черняев и ещё один не очень далёкий человек, который после ареста сел на моё место.

От поездки к Горбачёву меня нельзя было удержать ещё и потому, что я не хотел оказаться среди тех, кто разрушает страну. Если бы я не поехал в Форос, как бы я выглядел? Либо как промолчавший в исторический момент, либо как сторонник Горбачёва. А я был противник. И ещё перед этим прямо ему сказал: «Если вы собираетесь разрушить Советский Союз, я вам не помощник и давайте поставим вопрос о моём уходе». Он в ответ заквохтал: «Что ты, Валерий, мы наоборот Союз укрепляем» и всякое такое, чтоб меня успокоить, но что ровно ничего не стоило.

А кроме меня, возражать было некому. Даже не помню, обсуждался ли на Политбюро этот вопрос.

— В 1991 году Политбюро уже и не собиралось.

— Но даже и рассылки членам Политбюро этого документа не было. Его как-то достал и опубликовал в «Московских новостях» Егор Яковлев. Когда люди это прочитали и представили себе. Что будет происходить в стране, возникло большое возмущение. Правда, к публикации не было никаких комментариев, и многие ничего не поняли.

Дальше события развивались известным образом. Шенин собрал секретариат ЦК, на котором, кроме него, никто своей чёткой позиции не высказал. Вместо того, чтобы его поддержать, секретари начали рассуждать: «Давайте разберёмся, подождём, пока выздоровеет Горбачёв».

А болезнь Горбачёва была просто манёвром. Он не хотел подписывать «Союзный договор» и под её предлогом хотел предоставить это дело Янаеву, чтобы самому остаться чистым перед историей.

В тогдашней неопределённой ситуации началось брожение у военных, в КГБ. «Альфа» отказалась выполнять приказ Крючкова. На эту тему немало всяких домыслов, но есть документ Бакатина, где ясно сказано, кто был «за» и кто «против».

— Сложилось мнение, что КГБ и Минобороны предали ГКЧП, что и предопределило неудачу его выступления.

— Оно было неподготовленным. Не требовалось привлекать всех, достаточно было одной хорошей спецгруппы. И нельзя забывать, конечно, что с самого начала было заявлено ГКЧП: никакого кровопролития не должно быть допущено, ни одной капли крови не должно быть пролито.

Я знаю, что спецслужбы запада активно работали на развал нашей партии и государства. То, что им активно помогала наша «пятая колонна», я тоже знаю. Это были в основном крупные советские учёные, завербованные во время поездок в США в качестве агентов влияния. У меня были их списки.

— Можно назвать фамилии?

— Не надо. Не в фамилиях дело. Суть в новой американской тактике подрыва социализма. После провала попыток сделать это в Венгрии, Польше, Чехословакии они подготовили для СССР многоплановую операцию. Главным был подрыв экономики. Они добились снижения мировых цен на нефть, что сразу резко уменьшило поступление валюты.

Одновременно наша экономика подрывалась гонкой вооружений, в которой главная роль отводилась провокацией с СОИ. Это была фикция, американцы знали: осуществить такой план они не в силах. Но всячески запугивали нас новой страшной угрозой, от которой у СССР не было защиты. Пришлось идти на большое увеличение военных расходов. К чести наших оборонщиков, они быстро нашли эффективное противоядие, кстати, очень дешёвое. Мне главный конструктор Уткин подробно о нём рассказывал.

Третьим направлением подрывной деятельности было разжигание межнациональных противоречий. Начали с Прибалтики, затем кровавые конфликты были спровоцированы в Сумгаите, Карабахе, Узбекистане.

Пятая колонна продолжала диверсии в экономике.

— Кто же не помнит, как сначала одновременно закрыли на ремонт табачные фабрики, потом предприятия, производившие стиральные порошки...

Огромный ущерб нанесла экономике антиалкогольная кампания. Бюджет страны лишился 40 процентов доходов. Гигантские очереди за спиртным повсюду вызывали недовольство большой части населения.

— А дефицит вызвал к жизни спекуляцию, самогоноварение, подпольное производство водки. Вот что послужило основой огромных денежных доходов теневых дельцов, бросившихся после 1991 года приватизировать всё и вся. Чья здесь больше заслуга — Горбачёва или Лигачёва?

— Начало положил Горбачёв. Но потом ему подсказали, что дальше влезать в эти дела не надо. И он поручил их Соломенцеву (председатель Комитета партийного контроля) и Лигачёву. Лигачёв выполнял роль тарана. И этот таран, к сожалению, так мощно бил по Госплану, что все планы снижения производства спиртных напитков были досрочно перевыполнены. Вместе с водкой прекратили производство вин, коньяка и даже пива. Началось соревнование по борьбе с алкоголем. Район, где родился Горбачёв, первым объявил себя безалкогольным. И пошло — поехало... Но в жизни народ меньше пить не стал, а вот государство лишилось огромных доходов.

— Лигачёв в этом случае осознанно подрывал экономику или действовал по принципу «сила есть, ума не надо»?

— Конечно, не осознанно. Это человек, который команды выполняет без размышления и с огромным рвением. Сказали ему, вот он «пошёл ломить стеною»...

Вернуться в начало страницы