Из прочитанных книг

Евгений Нестеренко. «Записки русского баса». Благотворительный фонд содействия развитию культуры

и искусства Героя Социалистического труда СССР Евгения Евгеньевича  Нестеренко

Галина Вишневская, самозваная примадонна

Вскоре после премьеры «Руслана и Людмилы» Покровский сказал мне:

– Евгений Евгеньевич, мне кажется, что вам хорошо было бы сделать роль Ланчотто Малатесты.  Я возобновляю «Франческу да Римини».

Я очень ценю творческое достижение Марка Фридриховича Эрмлера, который великолепно дирижировал «Франческой да Римини». Алексей Масленников исполнил роль Паоло, в роли Франчески была Галина Вишневская.  В 1975 году «Мелодия» записала эту оперу, но уже с Маквалой Касрашвили и Владимиром Атлантовым, которые, конечно, были лучшими исполнителями партий Франчески и Паоло. Маквала была очень красива на сцене в гриме и очень убедительна актёрски, и мой Ланчотто каждый раз влюблялся в неё. Дивный же голос Касрашвили и её чуткое постижение столь сложного образа делали её лучшей исполнительницей этой роли. Она была изумительной партнёршей. Кроме того, Касрашвили репетировала больше, чем Вишневская.

С Галиной Павловной, которая называла себя примадонной Большого театра,  я уже несколько раз  встречался в операх текущего репертуара, и вот теперь совместное участие в новой постановке. Должен сказать, что работа с ней была малоприятной. Однако это скрашивалось некоторыми комичными происшествиями.

Например, однажды после   спектакля «Евгений Онегин» в коридоре «мужской стороны», за сценой неожиданно появилась Галина Павловна – видимо, кто-то был ей нужен. В баритоновой комнате был включён магнитофон, которым был записан сегодняшний спектакль, как раз «Письмо Татьяны». Вишневская остановилась и на хорошей опоре возмущённо выкрикнула:

– Кто это так фальшиво поёт?!

– М…м-м-м… Это вы, Галина Павловна, мы записали по театральной радиотрансляции.

Пауза.

– Плохой магнитофон!  – И «примадонна» быстрыми шагами уходит по коридору.

При всей работоспособности и актёрской   одарённости она не могла сыграть женскую нежность, ласку, чистоту, доброту, восторг, наивность: всегда и во всём лезли наружу её основные человеческие качества: злоба и надменность. Поэтому для меня она никогда не была ни Татьяной, ни Марфой в «Царской невесте»,  ни Франческой. Она роскошно одевалась, лицо и руки всегда были ухожены, можно сказать, что она была красивой женщиной – некоторые виды змей тоже красивы. Но её художественная индивидуальность подходила только для таких ролей, как Катарина в «Укрощении строптивой», Катерина в «Леди Макбет Мценского уезда», Полина в «Игроке» Прокофьева, да ещё для леди Макбет в  опере Верди «Макбет» –  если бы голоса и техники хватило.

Но в целом, несомненно, Г.П. Вишневская была по-своему яркой личностью и оставила след в истории Большого театра. Наследила, так сказать…

Сезон 1973-1974 годов ознаменовался крайне неприятным и, я бы сказал, ненормальным событием, известным многим в изложении Г.П. Вишневской в её книге «Галина», где много злобы, но мало правды.

Скандал, в который оказался втянут и я, возник по конкретному случаю.  В марте 1974 года В.А. Атлантов и Т.А. Милашкина  на «Мелодии» начали запись «Тоски». В 1971 году я присутствовал на генеральной репетиции этого спектакля и он  мне очень понравился. Главную партию пела Вишневская, а во втором составе была Милашкина.  Когда Владимир Атлантов решил записать оперу, он, естественно, пожелал, чтобы его партнёршей была Тамара Милашкина. Во-первых, она была певицей более высокого класса, чем Галина Павловна, а во-вторых, она была его женой.  По словам Владимира Андреевича, Вишневская, узнав об этой работе, явилась к В.И. Пахомову, директору фирмы «Мелодия», и потребовала, чтобы с оркестром ГАБТа начали параллельно записывать «Тоску» с ней и З.Л. Соткилавой под управлением М.Л. Ростроповича. На следующий день оркестр, уже уставший после утреннего сеанса с Ростроповичем, не мог в полную силу работать с Атлантовым и Милашкиной: другой дирижёр, другие темпы, нюансы. Посыпались шуточки, едкие замечания, на которые так горазды оркестранты. В итоге сеанс был практически сорван. Володя просил меня помочь ему в этой трудной обстановке. Мы тогда дружили, и отказать своему однокашнику и коллеге я не мог, тем более, что прекрасно знал Галину Павловну, стиль её существования в театре, живо представлял всю ситуацию, в которую попали первый тенор и первое сопрано Большого театра.  Я согласился помочь. Да и лично я был сыт по горло постоянным вызывающим поведением Вишневской. Её очередная выходка, о которой мне рассказал Атлантов, не имела прецедентов и далеко выходила за рамки театральных приличий.

В своей неадекватной книге Вишневская называет другую дату встречи и не всех присутствовавших в кабинете Фурцевой. Не знаю. Память ли её подвела или в этом был какой-то расчёт, но тем не менее это не так. Кстати, самозваная «примадонна» впервые называет меня по имени и фамилии именно в своей книге. До этого для неё я был просто «тем, кто приехал из Ленинграда».

Так вот, 27 марта 1974 года в кабинете у министра культуры СССР Е.А. Фурцевой присутствовали В.А. Атлантов, Т.А. Милашкина, И.К. Архипова, Е.В. Образцова, Ю.А. Мазурок, Е.Е. Нестеренко и главный дирижёр Большого театра Ю.И. Симонов. Екатерина Алексеевна выслушала жалобу и просьбу Атлантова и Милашкиной. При нас она позвонила В.И. Пахомову и в очень жёсткой форме поинтересовалась, как но мог допустить такую глупость, как запись двух версий одной и той же оперы одновременно с одним и тем же оркестром. Приказала ему закончить первую версию «Тоски» с Атлантовым и Милашкиной  и только потом начинать запись второго варианта.

После этого мы задержались на час, обсуждая разного рода вопросы. Атлантов, в частности, выразил своё неудовольствие репертуарной политикой Б.А. Покровского, которого он, кстати говоря, и призвал на должность главного режиссёра Большого театра, подписав в 1971 году коллективное письмо вместе с некоторыми солистами по инициативе Вишневской. У меня лично никаких претензий к Покровскому не было. Я пришёл только для того, чтобы поддержать моих друзей в вопросе записи «Тоски».

Конечно, всё происшедшее было из ряда вон выходящим. Как я понимаю, Фурцева связалась с Петром Ниловичем Демичевым, который тогда был кандидатом в члены политбюро и секретарём ЦК по идеологии. В этот же день вся ситуация стала известна Вишневской и Ростроповичу, с их стороны начались какие-то действия и ближе к вечеру мы были приглашены на беседу к Демичеву. Он принял нас в своём кабинете в Центральном Комитете партии, выслушал и счёл справедливыми требования Атлантова и Милашкиной. На этом вопрос был закрыт.

Но шум, который был поднят в театре клевретами Вишневской, был просто невообразимым. На меня вылили ушат грязи, работать нормально стало невозможно. Однако если бы всё это повторилось сегодня, я точно так же поддержал бы своих коллег.

Все знали, что у Ростроповича были в то время очень напряжённые отношения с властью.  Его не приглашали дирижировать в Большом театре, он ввязался в постановку «Летучей мыши» в театре оперетты, но незадолго до премьеры от его услуг отказались. Вероятно, знаменитый музыкант планомерно создавал конфликтную ситуацию.  Многие уже давно заметили, что Ростропович и его жена всё время играли на столкновениях с властями, привлекая к себе  внимание Запада. Расчёт звёздной пары был очевиден…

С Борисом Александровичем Покровским мы вскоре объяснились в Нью-Йорке, на гастролях в Метрополитен-опера, и оставались в дружеских отношениях до конца его жизни. То, что написала в своей книге Вишневская, остаётся на её совести. Отмечу ещё один факт: во время моего разговора с  Покровским на сцене Большого театра после генеральной репетиции «Игрока» около нас никого не было, а Вишневская сочинила диалог на полстраницы. Остаётся только поражаться буйству её фантазии, когда она клевещет на артистов, тогда уже профессионально превосходивших её по всем параметрам.

Галина Павловна пишет  в своих «мемуарах», что в ГАБТе у неё проблем никогда не было. Так ли всё было хорошо? Интриговала, выживала талантливых соперниц из театра. Назначила М.И. Чулаки директором на второй срок, действуя через ЦК КПСС. Потом ей потребовался Б.А. Покровский. Это легко понять: кто ещё мог «натаскать» её на репетициях так, чтобы она со своим ситцевым и фальшивым голосом  производила впечатление хорошей артистки? Она организует письмо всё в те же высшие инстанции – ставят главным Покровского, а прежнего главного режиссёра И.М. Туманова снимают с работы, сняв заодно и М.И. Чулаки, уже успевшего прекрасно сработаться с коллективом. Всё и всегда сходило ей с рук, но вдруг ей сказали: «Нет!» Фальшь в пении, фальшь и злоба в жизни, и всё для того, чтобы больше хапать, топить вокруг себя как можно больше артистов, заставлять считать себя уникальной, выдающейся, несравненной «примадонной».

Тем временем Ростропович и Вишневская развивали свою деятельность. Хотя, как я уже писал, с их стороны началисьспланированные действия  по раздуванию конфликта с правительством СССР, в то же время их ближайшим другом был, например, министр  внутренних дел генерал армии Щёлоков. Это знали многие, об этом же пишет в своей книге Вишневская. Позднее, уже после отъезда Ростроповича и Вишневской за границу (но до написания «примадонной» её книги), Щёлоков был уличён в злостных преступлениях, его привлекли к уголовной ответственности, а затем он застрелился.

Очень трогательно рассказывает «примадонна» в своей книге, как их милицейский друг сообщал им о каждом шаге группы ведущих солистов Большого театра – оказывается, за нами вели слежку агенты министерства внутренних дел. Прямо от кабинета Фурцевой!

Такими были у Ростроповича и Вишневской друзья во власти. Вообще их связи в верхах были очень обширными. Это все знали и все чувствовали.

Вскоре Вишневская и Ростропович обратились  в правительство с просьбой дать им два года «погастролировать» за границей. Конечно, в этом был свой замысел. Очевидно, они рассчитывали, что им не разрешат выехать, и тогда они развернутся «в мировом масштабе». Но неожиданно для них им сказали: «Пожалуйста!»

Я помню, что их  отъезд комментировала вся музыкальная и театральная Москва. Ростропович и Вишневская уехали вызывающе, непорядочно и нехорошо. Советская пресса перепечатала несколько интервью, которые они сразу же дали западным журналистам. Уже тогда всё было ясно. Через два года они не выразили желания вернуться. Через три года им напомнили, что пора бы вернуться. Через четыре года напомнили ещё раз. Они не возвращались. И тогда правительство  поставило вопрос о лишении их гражданства  (от редакции: задумались ли, от чего меньше вреда – от   продолжения «гастролей» или от всемирного скандала, которого вожделенно ждали зарубежные коллеги КГБ?)  

Такова была эта история. Сейчас всюду можно прочитать, что их изгнали из СССР. Их не изгоняли. Нет. Они попросили гастроли – им дали гастроли. Они попросили два года – их ждали четыре. А то, что они не вернулись… Конечно, на западе им было более выгодно жить. Галина Павловна поначалу записала оперу Шостаковича «Леди Макбет Мценского уезда», но стать востребованной на мировой оперной сцене так и не смогла. В жёстком мире западной конкуренции все её попытки выдвинуться в число по-настоящему значительных оперных артистов  были заведомо обречены на провал – не тот класс. А вот Мстислав Леопольдович Ростропович, будучи действительно большим музыкантом, реализовался на западе очень полно.

В начале мая 1977 года в Стокгольме я шёл по улице и вдруг вижу: по другой её стороне навстречу мне идёт Ростропович. Я сделал вид, что не замечаю его, но он перешёл на мою сторону, остановился и спросил:

– Женя, я всё-таки не понимаю, почему вы это сделали. Я понимаю других, они давно работают в театре, у них свои счёты, а у вас тогда это был лишь третий сезон.

– Я только хотел помочь своим друзьям закончить работу, которую они давно запланировали и уже начали. Кстати, они великолепно записали «Тоску».

– М-м-да. А вы знаете, что Галину Павловну приглашают преподавать в Московской консерватории и стать заведующей кафедрой сольного пения?

– Очень интересно было это узнать. Кстати, я уже два года заведую этой кафедрой.

– Что вы говорите?..

На этом разговор закончился, и каждый пошёл своей дорогой.

Когда по миру на разных языках разошлась книга Вишневской «Галина», какая-то венская бульварная газетёнка напечатала заметку, где фигурировал и я. Я тогда имел много спектаклей в венской «Штаатсопер», и моё имя было у всех на слуху. В этой заметке была приведена цитата с грязной и злобной ложью обо мне. Один знакомый австриец дал мне эту газетёнку.

– Но это же клевета! – возмутился я. – Я подам на неё в суд.

– А у тебя есть столько денег, сколько у Ростроповича?

– Нет, конечно.

– Тогда молчи.

Сейчас я не считаю нужным молчать. Я изложил факты, которые хорошо знаю.

Вернуться в начало страницы

	© Copyright 2011-2015 - Досье Изюмова. Ссылка на материалы обязательна. Все права защищены
Дата последнего обновления информации на странице: 09.02.2015